f Фестиваль Антиподы - Андрей Баранов (Москва). уедем уедем уедем

Андрей Баранов (Москва). уедем уедем уедем

в ногах у женщины

в ногах у женщины лежит дрожит весь шар земной
в глазах у женщины зарыт последний домовой
в промежности её капкан в губах её кинжал
её ресницы состоят из тонких острых жал
струятся ручейки волос по полукружьям плеч
шуршанье царственных стрекоз напоминает речь
не хватит миллиона рук и миллиона ног
чтобы малейший полукруг и каждый бугорок
чтобы мельчайший волосок и глубину излук
постичь, потрогать, ощутить ценой бессчётных мук
но срок приходит и в один из скучных четвергов
из мелких рытвин и морщин вдруг возникает ров
из мелких споров без причин вдруг вырастает взрыв
и нет и женщин ни мужчин есть ад, борьба, нарыв
не нужно ей твоей вины когда ещё любя
без объявления войны решит убить тебя
и не помилует убьёт утопит как щенка
как летний дождь в песок уйдёт любви её река
и ты опять опять один очнёшься рэкс фэкс пэкс
и нет ни женщин ни мужчин есть только унисекс


ЕН

как из семени
из далёкого времени
когда славные рыцари
из перунова племени
нога в стремени
рука на знамени
сердце в пламени
совершали великие подвиги
ради своего имени
вырастает этот странный суффикс ЕН
древний как рунические письмена
как забытых тиунов имена
как развеянные по ветру семена
как рассеянные по свету племена
так телёнок тянущий губы к вымени
так ребёнок с радарной антенной в темени
так фрау марта разрешившаяся от бремени
пребывают в тихом потоке времени
не замечают смены эпох и вех они
и проплывая мимо прекрасного римини
смотрят на море и видят огни огни


случай в трактире

Плелись по городу кареты,
плоты сплавлялись по реке.
Самсон, разутый и раздетый,
сидел в казённом кабаке.
Он был раздет и безобразен.
И пьян. Пьянее, чем вино.
Мир эротических фантазий
им овладел уже давно.
Ему казалось: вспыхнут тучи
над зеркалом свинцовых вод,
и ослепительный поручик,
бряцая шпорами, войдёт.
Самсон пьянел, часы стучали,
вокруг скакали пруссаки.
От романтической печали
и фантастической тоски
ничто его не отвлекало.
Горел в камине уголёк.
И до последнего причала
был путь его ещё далёк.

Вдруг ветер в комнату ворвался —
вбегает раненый корнет.
Он на дуэли с братом дрался,
ещё дымится пистолет,
ещё глаза огнём сверкают,
но близок, близок смертный хлад.
«Ах, Авель, где же брат твой Каин?» —
ему в подпитии кричат.
«Я одинок и неприкаян!
Среди берёзок и ракит
лежит тихонько брат мой Каин
моею пулею убит».
«Зачем такое ты наделал,
убийца брата своего?
Твоё лицо белее мела,
и жить осталось ничего!»
Корнет уже не отвечает.
В стакане плавает луна.
Самсон, задумчив и печален,
зовёт: «Гарсон! Ещё вина!»
И на серебряном подносе
в хрустальном штофе половой
ему казённую подносит,
качая буйной головой.


сосед

пусть говорят что человечий прах
одно а вот душа неповторима
вот мой сосед в наколках и трусах
стоит и курит на идущих мимо
стоял он тут и сто и двести лет
назад когда был этот дом построен
стоит когда и дома ещё нет
стоит в Царьграде, Риме, даже Трое
на том же месте в этих же трусах
в наколках свежих после новой ходки
всё тот же мутный свет в его глазах
всё тот же запах табака и водки


уедем

уедем уедем уедем с тобой
в любой понедельник на остров любой
в любую калугу в любую дыру
к медведям уедем в медвежью нору
но только подальше от проклятых мест
где в окнах горит несгораемый крест
где гроздья грустники черны над рекой
где пахнет горелой доской и тоской
где женщины жёстки как горький сухарь
где рядом с аптекой всё тот же фонарь
где всем наплевать на свободу и свет
здесь нет избавленья и выхода нет
уедем уедем как солнце взойдёт
мы сядем с тобой в золотой самолёт
лишь дети заметят копаясь в песке
сверкающий след на небесной реке