В конце концов неважно, чего я достиг
в жизни, — важно, что я каждую минуту жил.
Ю. Олеша
Случилось мне нынче отдыхать в речном круизе. На теплоходе полагалась каюта, трехразовое питание и масса различных удобств и развлечений. Ежедневно мы причаливали к какому-нибудь городу, экскурсоводы увлеченно рассказывали о достопримечательностях, туристы, кто с интересом, кто со скукой, утрамбовывали впечатления в своем мозгу, чтобы по приезде, перебирая фото, было, что рассказать друзьям и родственникам.
Я тоже плыла за впечатлениями, только, как ни странно, главным оказалось совсем не то, что я предполагала поначалу. Конечно, мне понравилась красавица-Самара, я готова подписаться под лозунгом местного дизайнера, выписавшего цветами на набережной «Я люблю Самару». Меня не оставил равнодушной Мамаев курган — я с трепетом почувствовала ветер, развевающий платье Родины-Матери. Ульяновск, искупав в грозовом ливне, позволил вспомнить пионерское детство и комсомольскую юность, которые, как бы ни клеймили то время сейчас, сделали всех нас такими, какие мы есть. Жара Астрахани заставила пролить реки пота на плиты местного Кремля. Маленькая, захолустная Елабуга потрясла обилием известных имен. А Саратов вовсе не показался теткиной глушью и даже удивил огромными оранжерейными лимонами.
Итак, я жадно впитывала все, что видела и слышала в новых для меня местах, но, к счастью, было еще время, когда очередной город скрывался из виду, и можно было предаться размышлениям и созерцать, нет, не берега, а постоянно меняющиеся, прекрасные в своих изменениях небо и воду. Вместе с водой и облаками я текла, менялась, тосковала по ушедшему навсегда и жила в предвкушении чего-то прекрасного, лучшего, чем былое. Надежда на то, что не свершившееся еще важнее и красивее прошлого, побуждала смотреть на мир наивными глазами счастья.
***
Вода отражает небо, но не вполне зеркально, а очень своенравно. В затоне, где вода не шелохнется, четко видны облака, но стоит бросить камень, и белые пухляки уже растягиваются и рвутся. Подвижная же вода вообще с большим трудом отражает небо, круглые облака худеют в речной зыби, сам небесный цвет перевирается; до того ли ей, спешащей увидеть новое за расступающимся горизонтом.
Люди любят смотреть на воду, говорят, что обязаны ей жизнью, и напрочь пренебрегают небом, дарующим воздух. Даже в отношениях своих люди больше похожи на текучую воду: спешат, бурлят, искажают сказанное друг другом, думают, что главное еще впереди, и забывают, что, кроме направлений «вперед» и «назад», есть еще «вверх» и «вниз».
***
Влажная мелодия «Славянки» заставляет меня встрепенуться и помахать отступающим берегам. Доброго пути! Счастливого плаванья и чего-то там под килем. Но это, кажется, из другой книги. А мы плывем по Каме, спокойной и тихой.
Вода, словно тягучий кисель, медленно колышется за бортом. Зарождающиеся на поверхности таинственные белесые блики тонут в глубине. Это солнце прищуренным глазом смотрится в грани мизерных волн, рождаемых теплоходом, но мне хочется думать, что это особые, мистические блики.
Как часто в жизни видишь одно и даже понимаешь его реальность, а кажется все-таки нечто иное. Многим, наверное, хочется верить в иррациональное, тянет прикоснуться к неведомому, стать причастным к необъяснимому, почувствовать себя избранным. Но, увы, далеко не каждому это суждено, даже, напротив, большинство из нас проживает самую обычную скучную жизнь. А чуда все-таки хочется всем. Только мы почему-то забываем, что чудеса не град, сами на голову не падают. Или падают? Тогда почему одни их видят, а другие нет?
— Скажите, пожалуйста, вы верите в чудеса? — спрашиваю у стоящего рядом человека.
— ? — не иначе, как он принял меня за ненормальную. Быть может. Во всяком случае, я знаю, что понятие нормы, ох, как относительно.
***
Плывем по главной реке России. Жатый шелк водной глади отливает зеленым. Волга цветет. Как всё цепляется за жизнь! Ничто живое не желает умирать. Философы говорят, что смерть — часть жизни. Возможно, это и так. Но отчего тогда так ярок порыв цветения и так тускл момент ухода?
Теплоход уже медленно скользит по поверхности Куйбышевского водохранилища. В складках волн за бортом безумствует солнечная иллюминация, словно поддерживает меня в мыслях о величии жизни. Иду на нос теплохода, чтобы ярче почувствовать свежий речной ветер. Перегибаюсь через перила и вижу, как белый треугольник вспарывает реку, извлекая на свет икринки русалочьей пены.
***
Самара. Открытое место: неохватная лазурь неба и реки, широкая городская площадь, а чуть в стороне недавно построенная церковь Святого Георгия Победоносца. Совсем небольшой храм, но как чудно он родился из синевы волжского простора, застыв нечаянно на косогоре. На внешней стене храма мозаика, изображающая святого. Красивая, яркая, солнечная. Насмотревшись, отхожу. Тут, точно с мозаики, слетает бабочка и исчезает так неожиданно, что я не могу разглядеть, почувствовать, понять ее до конца. Но я успеваю поблагодарить судьбу за посланный знак.
***
Рано утром выходим в Каспийское море. Асфальтовая серость моря закругляется прозрачной дымкой неба, сквозь которую вызвездилось стальное солнце. Металлический блеск Каспия настраивает на спокойное созерцание собственных мыслей, и я вспоминаю другие безбрежные земные блюдца с выплескивающейся через край соленой водой…
Вальяжно колышется неспешное, холодное, с долгими языками волн Балтийское море…
Интеллектуальный марафон, на который неожиданно удалось попасть, радовал, бодрил, обещал фантастические результаты. Каждое утро я дышала морским туманом, бегала босиком по мокрому балтийскому песку, наивно надеясь найти ясный янтарик. Потом слушала лекции, вела умные беседы, а вечером писала дневник. Неделя в Нарве пронеслась юркой ласточкой, но вдохновила на несколько лет. Как далека теперь почти заграничная Балтика.
А вот другая заграница, но такой родной наш Крым. Вздыхает парное Черное море с бесконечными грязными пляжами и мутной водой, в которой полощутся потные, красные тела поправляющих здоровье северян.
Я не люблю жариться на пляжном полотенце и булькаться в общей лохани. Я предпочитаю раннюю встречу с морем, когда только пробуждается солнце. Мне чудится, что до нашего века еще пара-тройка тысячелетий, а я будто бы совершаю омовение в священных водах, потому что того требует моя религия и потому что мне самой ужасно хочется умыться.
А романтика ночного купания… Черное небо перемешалось с водой, и совсем не ясно, как они могут существовать порознь днем. Окунувшись нагишом в эту первозданную темноту, вдруг начинаю понимать бесконечность времени, становятся смешными все надуманные людьми условности.
***
Любой путь, если только он не совершается по кругу, имеет конец. Сначала мы идем, плывем, летим к заветной мечте, а потом возвращаемся обогащенными или обнищавшими, что зависит исключительно от нас самих.
Дорога домой… Как часто она прокладывается против течения. Против течения реки. Реки времени.
Как восхитительно пахли новые тетради в узкую линеечку в самом конце августа, и казалось, что до первого сентября еще целая вечность! А вкус арбуза, родившийся на языке январским утром? Или бесшабашный мартовский сквозняк, широко распахнувший слегка приоткрытую форточку и будоражащий воспоминания, когда, поменявшись на время местами с октябрьским ветром, вдруг стукнет голой веткой сирени в окно?
Мы возвращаемся домой, и предвкушения превращаются в воспоминания. Предстоящее становится былым. А впереди, ух-ты… расцвела радуга! Это очень хорошая, многообещающая примета. Где-то я об этом читала…