В конце сентября, когда по берегам рек и озёр уже пошли забереги, а тундра стояла тихая, нарядная, в ярких оранжевых, красных, жёлтых красках, прилетел за нами гидросамолёт АН-2, «аннушка».
— Ну, будь здоров, Женька. До свидания. Спасибо, никого не угробил, — прощались с ним члены отряда. — Береги лошадей и Сенчуру. Ждём на базе.
Женька с рабочим Сенчурой Димой оставались. Они должны были перегнать четырёх лошадей километров за сто пятьдесят в посёлок Шар-Ю, где их арендовали. Самолёт забрал геологические образцы, полевое барахлишко и трёх человек. Часа через три его ждали обратно с овсом для лошадей. Однако из-за погоды самолёт задержался на неделю. Лёг снег. Резко похолодало. Гнать лошадей по заснеженной тундре было слишком рискованно. Гидросамолеты летали последние дни — вот-вот озёра схватит лёд. Поэтому лошадей решили забить на корм песцам, которых разводили в посёлке. Договоренность со зверофермой была достигнута.Такое предписание и привезли летчики Женьке, оставшемуся за старшего.
«Женька, — писал начальник отряда Загибин, — давай без фокусов. Знаю я тебя. Лошадей забить. Поручи это Сенчуре. Он сможет. Мясо по пути забросьте ненцам для песцов. Шлём вам арбуз. С приветом, Загибин».
Прочитав записку, Женька ушёл в палатку. Когда командир заглянул туда, он увидел горько рыдавшего Женьку с запиской в руке.
— Ну, чего ты, друг? Брось! Выхода же нет. Не пройти вам по тундре. Себя угробите и лошадей не спасёте. Давай, парень, начинайте. Чего уж так убиваться. Лошади всё же… не человек…
— Слушай командир! Есть выход. Мы в Сибири часто так делали. По две лошади в АН-2 возили. Правда, на колёсных. Давай загрузим. Доски для трапа есть. Подгоняй машину вон к тому обрывчику. Я сотни лошадей так на лесозаготовках перевозил.
— А как они в полёте-то? Спокойны?
— Да что ты, командир! Да они, лошади-то, знаешь, как летать любят? Мы им торбы с овсом накинем на морды, и через час в посёлке. И скотинку не угробим, и деньги экспедиции сэкономим!
— До ваших денег мне… Лошадей вот, действительно, жалко. Ладно! Гони твоих меринков к обрыву. Рискнём!
Двух лошадей, хотя и с трудом, загрузили. Гидросамолёт взлетел и, медленно набирая высоту, взял курс на Шар-Ю. Лошади, соскучившись по такому лакомству как овёс, кажется, и не заметили перелёта. Через час они были выгружены в посёлке, и счастливый Женька возвращался за оставшейся парой лошадей и за Сенчурой.
Сенчура, чтобы не пропадать овсу, высыпал сразу весь овёс лошадям и накормил их до отвала. Это, как потом выяснилось, было роковой ошибкой. Сытая лошадь резко отличается от лошади голодной. Голодная лошадь не любопытна. Всё её внимание и интересы сосредоточены на торбе с овсом. Сытые же лошади, загруженные в самолёт, от овса решительно отказались. Они тревожно ржали, косились в иллюминаторы, а салон самолёта сразу же превратили в конюшню. Пилоты были крайне недовольны, однако взлетели. Лошади забеспокоились сильнее. Крепкий запах бензина, рёв мотора, необычность обстановки приводили их в ужас.
Женька и Сенчура старались отвлечь их внимание от окон. Самолёт, попавший в воздушную яму, сильно тряхнуло. Лошади запаниковали и стали рваться с привязи. Жеребец оборвал повод и на полусогнутых ногах начал скользить по полу в хвост самолёта. Машина стала заваливаться на хвост. Мотор натужно заревел от перегрузок. Командир пытался выравнить машину. Вторая лошадь, заражённая общей паникой, тоже билась и рвалась с веревок.
— Стреляй их! Стреляй! — закричал командир. — Гробонёмся!
Женька кинулся в хвост самолёта, упёрся ногами в перегородку, а спиной в лошадь и не давал ей окончательно скатиться.
Самолёт медленно терял высоту. К завалившейся лошади подоспели второй пилот и механик. Накинув ей на шею один конец троса, и зацепив второй за какой-то блок у кабины, они начали медленно подтягивать жеребца по наклонному полу самолета. Мотор чихал, работал с перебоями. Самолёт падал. Пятьсот метров, четыреста…
— Стреляйте лошадь! Разобьёмся! Где патроны? — кричал командир.
— Патроны?… Вон под жеребцом, — охрипшим голосом ответил Сенчура.
— Ружье?!
— Кто его знает…
Мотор не справлялся с падающей машиной. Триста метров… двести пятьдесят…
Лошадь безучастно лежала на вздыбленным полу. Женька, механик и второй пилот сантиметр за сантиметром подтягивали жеребца. Лошадь била крупная дрожь, но рваться она перестала, будто поняла трагичность обстановки и не мешала людям. Когда до земли оставалось не более пятидесяти метров, жеребца удалось подтащить к месту привязи. Самолёт выравнился. Мотор заработал устойчивее. Полёт продолжался.
Женька и Сенчура натянули лошадям на морды пустые мешки, чтобы они снова не запаниковали. До посёлка долетели благополучно.
Разгрузив лошадей, Женька и Сенчура в изнеможении присели тут же на дебаркадере. Подошел командир. Закурил. Помолчал. Потом обнял Женьку за плечи и слегка прижал его к себе.
— Не журись, Алёшин. Все тип-топ! Мы с тобой ещё повозим лошадок. Жирно больно будет песцам таких меринков кушать. Обойдутся нерпой. Салончик «аннушки» проветрите покрепче, да потопаем мы до дома. Вернёшься на базу, забегай в гости.
Командир пожал руку Женьке и зашагал к самолёту. Вслед ему молча смотрели Женька, Сенчура и четыре лошади.
— Точно, командир, повозим. Ты человек, командир. Ты очень хороший человек, командир. И экипаж у тебя отличный. Ружье-то у них под руками было. И патроны. А лошадей я, командир, первый раз самолётом вёз… Прости…
Женька оглянулся на Сенчуру.
— Ну что ж, Дима, пошли салон чистить.
За ними двинулись лошади.